— Тогда сделай это.

Я разворачиваюсь и ухожу, мое сердце в горле, половина меня желает, чтобы он закончил работу сейчас и выстрелил мне в спину. Но ничего не происходит. И я ухожу, тяжелое оцепенение опускается на место, как занавес, ограждая меня от всего, кроме темноты.

36. НИКОЛАС

Моё прикрытие сорвано.

Конечно же. Поэтому меня официально отстранили от дела, и теперь я дуюсь в своей квартире — моей настоящей квартире — решение о том, стоит ли рассказывать своему отделу всё, что я знаю, давит мне на грудь так сильно, что я не могу дышать.

Вчера вечером я принял решение, уверенный, что поступаю правильно, как бы больно мне ни было. Как бы сильно я не чувствовал, что предаю единственного человека, который никогда меня не подводил. Но когда я посмотрел Сету в лицо, я не смог выдавить из себя ни слова. А когда Эвелин ворвалась в дверь и посмотрела на меня так, словно я уничтожил её дух?

Вот тогда я понял.

Я бы выбрал её тысячу раз, даже если бы это означало гнить в аду.

Я позволил ей выйти за дверь, потому что я не заслуживаю того, чтобы оставить её у себя, и я сломался, рассказав Сету всё. Всё, кроме того, кто поставщик. Потом я вернулся домой к сестре, не зная, куда ещё идти.

Роуз сидит за маленьким круглым столиком напротив меня, в её руках дымящаяся чашка чая. Она поджимает губы, наблюдая за мной.

— Ты выглядишь дерьмово.

— Чувствую себя ещё хуже, — ворчу я.

Она опускает кружку, протягивает руку, чтобы положить её на мою.

— Хорошо, что ты вернулся домой.

Я провожу пальцами по волосам, полость в моей груди дребезжит.

— Да. Приятно быть здесь.

Только на самом деле это не так, потому что это больше не похоже на дом. Не думаю, что я знал, что такое дом, пока не нашел его в ней.

— Ты хочешь поговорить об этом? — спрашивает Роуз.

— Ты когда-нибудь была влюблена? — выпаливаю я.

Она откидывается на стуле, её рыжие брови взлетают вверх.

— Э… да.

Я поднимаю на неё глаза.

— На что это похоже?

— Так вот что с тобой такое, — вздохнула она. — Разбитое сердце.

Разве? Я смеюсь, наклоняясь, пока мой лоб не упирается в стол.

— Нет, я просто… я не знаю.

Она делает глоток своего чая.

— Я поняла, чувак. Любовь — это полный, блять, отстой.

— Как понять, что она настоящая? — я шепчу, желудок скручивается.

— Тебе больно?

— Пиздец как.

Она чмокает губами.

— Тогда она настоящая.

Я ничего не говорю, просто перекатываю голову вперед-назад по прохладному дереву, надеясь, что оно каким-то образом проникнет внутрь меня и успокоит жжение.

— Так кто же всё испортил, ты или она?

— Она. Я, — ещё один пустой смешок вырывается из моего рта, и я сажусь обратно, дергая себя за корни волос. — Я, блядь, не знаю.

Роуз отпивает глоток чая.

— Кто она?

— Она эта женщина…

— Да, я поняла, — вклинивается она.

Я мягко улыбаюсь, сдерживая боль, которая разрывает меня на части, когда я представляю лицо Эвелин.

— Она… она — всё, — я качаю головой. — Но она не очень хороший человек.

Роуз хмыкает.

— Мне трудно поверить, что мой брат влюбился в кого-то, кто не достоин любви.

Заднюю стенку моего горла жжёт.

— Она любит тебя?

— Она сказала, что любит… любила. Но я не знаю, — я пожимаю плечами. — Это произошло очень бытро.

Ногти Роуз постукивают о край её чашки.

— Знаешь, я никогда не благодарила тебя за то, что ты спас меня.

— Не благодари меня, — бормочу я.

Она проводит рукой по воздуху.

— Не делай из меня мученика, Николас.

— Я не мученик, — скалюсь я.

— Ты всегда так делаешь, — говорит она. — Ты взял на себя вину за всё, что случилось в нашей жизни, хотя ни в чём из этого не было твоей вины, — она наклоняется ко мне, её глаза пристально смотрят в мои. — Ты слышишь меня? Ничего из этого.

Я сжимаю губы, пытаясь сдержать слёзы, которые хотят вырваться наружу.

Её глаза слезятся.

— Я старшая из нас. Я должна защищать тебя. И если ты не знаешь, каково это — быть любимым, то, очевидно, я в этом не преуспела.

— Нет, — говорю я. — Люди, которые выпустили этот яд на улицы, подвели нас обоих. Ты сделала всё, что могла.

— И ты тоже делаешь всё, что можешь, — отвечает она.

— Разве? Это моя работа — остановить их. Как я могу жить с собой, если люблю кого-то, кто олицетворяет все, что я потерял?

— О, Ник, — вздыхает Роуз, упираясь подбородком в руку. — Знаешь ли ты, что когда-то давно я продала?

Дыхание вырывается из меня, и я откидываюсь на спинку стула.

— Ты… что?

Она кивает.

— Да. Мне было хреново, и я была в отчаянии, и иногда это был единственный способ сохранить достаточно денег в карманах, чтобы выжить.

— Ты была больна. Это была не твоя вина.

— Я точно понимала, что делаю, — она вытирает слезы со своих щек. — Теперь ты меня ненавидишь?

Я сжимаю её пальцы через стол.

— Конечно, нет.

— Верно. Потому что я всё ещё я, — она подтирает нос. — Мы все здесь просто живем, понимаешь? Бродим под облаками, которые имеют тысячу разных оттенков серого. Но не от тебя зависит, кого ты полюбишь, Ник.

Кивнув, я уставился на стол, мое заржавевшее сердце пытается, как в аду, биться в груди.

— Я наблюдаю за твоим существованием уже долгое время. Ты выполняешь все действия и ты… ты вкладываешь себя в свою карьеру, пытаясь исправить ошибки, которые никогда не были твоим грузом.

Моя нижняя губа дрожит, и я стискиваю зубы.

— Ты не виноват в решениях, которые принимали другие люди. Решения, которые принимала я.

Я встречаю её взгляд.

— И тоже самое распространяется на неё.

***

— Ты уверен в этом? — спрашивает Сет, его тон низкий и глубокий.

Я моргаю на него, не говоря ни слова — не имея никаких слов — потому что что ещ` остается?

Что мне остается сказать?

Я кручусь в кресле, в котором не сидел уже несколько месяцев, смотрю на несколько почетных грамот в рамке и заставку, пляшущую на мониторе. Ощущение чего-то чужого, будто Ника Вудсворта на самом деле не существует. Как будто его никогда и не было.

Забавно, что то, что было неотъемлемой частью моей жизни на протяжении стольких лет, теперь кажется чужим.

— Я уверен, — отвечаю я.

Сет опирается на край серой стены кабинки и кивает.

— Ты знаешь, что это мало что изменит. Мы не прекратим дело, пока не найдем то, что ищем.

Я удерживаю информацию, которую держу близко к сердцу, при себе и встаю, хватаю свой значок и пистолет, зная, что они захотят их обратно, когда я уйду в отставку.

— Я знаю.

— Хочешь, я пойду с тобой, чтобы сказать ему? — спрашивает он.

— Вудсворт. Адамс. Мой офис, сейчас же, — кричит голос Кэпа.

Я ухмыляюсь Сету.

— Похоже, у тебя нет выбора.

Рука Сета касается моего плеча и сжимает его, удерживая меня на месте.

— Я твой напарник, но больше всего я твой друг. С профессиональной точки зрения, я не могу одобрить то, что ты делаешь, — он делает паузу, уголки его рта украшает легкая улыбка. — Но на личном уровне… мне чертовски приятно видеть человека за машиной.

Он уходит, прежде чем я успеваю что-то сказать в ответ, но его слова задевают самые глубины моей души. Я бы все отдал, чтобы вернуться к тому, каким я был раньше, потому что это чувство сейчас? Оно ахуеть какое паршивой.

И я не знаю, пройдет ли оно когда-нибудь.

Я следую за Сетом по узкому проходу через кабинки и направляюсь в кабинет Кэпа, останавливаясь, когда вижу Оскара Нормана, мэра Кинлэнда, сидящего рядом с другим мужчиной в сером костюме и со взъерошенными волосами.